Тайны Ирины Одоевцевой: два имени, три фамилии, шесть дней рождения

«Как ни странно, я была абсолютно безразлична к Риге», — говорила Ирина Одоевцева о своем родном городе. А еще подчеркивала, что библиографии и биографии она всегда избегала. Неудивительно, что у поэтессы Серебряного века два имени, три фамилии, несколько рижских адресов, где она «родилась», а уж дней рождения — и вовсе шесть. В общем, не женщина, а сплошной миф.

Имя для поэтессы

«Я не скрываю, что я рижанка. По рождению. Но до Первой мировой войны я Ригу не любила. Совсем ее не знала», — скажет она в одной книге. «Я была абсолютно безразлична к Риге. Я любила столицу — Петербург. И только там чувствовала себя по-настоящему дома. Мой отец часто ездил в Петербург выступать в Сенате и иногда брал меня с собой. И там прошли самые блаженные из моих детских дней», — повторит в других мемуарах. Между тем, она прожила в Риге почти двадцать лет: ее семья переехала в Петербург, когда началась Первая мировая война.

В ее знаменитых книгах воспоминаний «На берегах Невы» и «На берегах Сены» родной город тоже почти не звучит: куда Риге до Петербурга и Парижа! Только в глубокой старости, надиктовывая свою последнюю книгу «На берегах ЛЕТЫ», она вспомнит годы детства, отрочества и юности, и лакуны ее биографии можно будет, наконец, частично заполнить.

Ирина Одоевцева, урожденная Ираида Гейнике, дочь рижского присяжного поверенного Густава Гейнике и Ольги Петровны Одоевцевой — наследницы богатой рижской купеческой семьи, чьи предки покоились на Всехсвятском кладбище. Именно девичью фамилию матери она выбрала для своего литературного псевдонима. Ираида Гейнике — звучало как-то по-немецки скучно и тяжеловесно: совсем не подходящее имя для русской поэтессы.

«Жил-был у бабушки…»

Поскольку родилась Ираида в богатой семье, то родители стремились дать ей и ее брату Пьеру, который был старше сестры на два года, хорошее домашнее образование. Нанимали репетиторов не только по немецкому, но французскому и английскому языкам. «Латышского языка я не знала, — писала она. — Помню только лаба рока — правая рука». Русского и немецкого языков по тем временам в Риге было вполне достаточно. Разбогатевшие латыши старались говорить по-немецки, а многие немцы с латышами нарочно объяснялись по-латышски, чтобы они не выучили «язык господ».

Учили детей музыке и ритмической гимнастики, которую тогда называли «системой Далькроза», в которой Ираида достигла значительных успехов: ее даже обещали повезти на конкурс за границу. Декламировать она тоже любила, а памятью и в глубокой старости обладала феноменальной.

Она рассказывала забавный случай: к родителям пришли гости, ее, шестилетнюю, наряжают в белое плиссированное платье и тащат в столовую — поразить гостей «живым словом». Ираиду ставят на буфет, и она читает стихи на французском, английском, русском и немецком. Вдруг одна дама спросила, а не знает ли «деточка» русский стишок «Жил-был у бабушки серенький козлик» или что-нибудь подобное?

Деточка тут же выдала модного тогда Бальмонта: «Хочу быть дерзким, хочу быть смелым, хочу одежду с себя сорвать, хочу упиться душистым телом, хочу тобою я обладать». Гости ахнули. Стали допытываться, кто научил ее такому фривольному стиху, но Ираида отказалась отвечать, мол, дала слово не говорить. Гувернантка пригрозила поставить ее в угол, но заступился отец, сказав, что этими методами из ребенка сделают предательницу: данное слово надо держать. Он снял ее с буфета и, посадив к себе на колени, стал угощать пирожными и спрашивать, что бы она хотела получить завтра в подарок. Она попросила маленькую пушистую собачку! На следующий день он принес золотистую болонку с удивительно большими красивыми глазами. В доме уже был большой сенбернар Джек, и собаки казались Ираиде самыми важными существами в мире, а поскольку болонка явилась как бы наградой за поэзию, девочку с той поры еще больше к ней потянуло.

Влюбленный репетитор

Первое любовное письмо ей пришло от репетитора брата. Ираиде — 14. Воздыхатель ее совершенно не интересовал. Но письмо поразило и обрадовало: она почувствовала себя взрослой. Отвечать на письмо и не подумала, но письма стали приходить почти ежедневно. Гувернантка всерьез предупреждала хозяйку, что барышню могут украсть — кавалер дежурил вечерами у подъезда. Вскоре стало известно, что репетитор устроил у себя дома алтарь и на нем установил «чучело» Ираиды, которому он поклоняется утром и вечером. К счастью, перестав давать уроки Пьеру, репетитор неожиданно уехал из Риги — изучать в Швейцарии иностранные языки, чтобы быть достойным своей возлюбленной. Все вздохнули с облегчением.  Отец Ираиды мечтал, что дочь станет адвокатом, хотя в России в то время женщин-адвокатов еще не было. Как-то на даче Ираида играла в саду с Пьером и их двоюродным братом Володей. Пьеру привезли из Парижа велосипед, которым он очень гордился. В сад вошел продавец ковров и, увидев велосипед, шутя заявил: «Хорошая игрушка! Возьму-ка для своего сынка». Он сделал вид, что забирает велосипед и укладывает в мешок с коврами. Мальчишки растерялись, Пьер готов был заплакать, а маленькая девочка положила руку на руль велосипеда и сказала: «Не имеете права брать — чужое!»

Отец, ставший свидетелем этой сцены, именно тогда и увидел в дочери задатки юриста. Окончив Ломоносовскую рижскую гимназию, Ираида действительно поступила на женские курсы юридического факультета, но проучилась только год. Позже кокетливо говорила, что если б и стала адвокатом, то непременно по уголовным делам.

Дни рождения

У поэтессы Ирины Одоевцевой была два года рождения, которые до сих пор упоминаются в статьях о ней: 1895-й и 1901-й. Но она «путала» не только год, но месяц и день рождения: в разных источниках упомянуты 25 июня, 27 июля, 2 и 23 ноября. Вероятно, из чисто женского кокетства она решила скостить себе шесть лет, тем более что и в сорок лет выглядела на тридцать, а в тридцать охранники казино в Монте-Карло не хотели ее пропускать в зал, так как сомневались в ее совершеннолетии.

Ирина Одоевцева была сверстницей двух других знаменитых рижанок — Елены Нюренберг, которая станет женой писателя Михаила Булгакова, и Елизаветы Пиленко, которая станет Святой Матерью Марией. Одной она младше на два года, другой — на четыре. С Еленой они одновременно учились в рижской Ломоносовской гимназии. Пересеклись в детстве пути Одоевцевой с еще одним известным рижанином — будущим кинорежиссером Сергеем Эйзенштейном, который был младше ее на три года. Она запомнила на всю жизнь, что где-то в 1904 году Сережа Эйзенштейн пробыл у них в доме целый день. Он — кудрявый малыш — качался на ее обшитой кожей лошадке и увлеченно пересказывал книгу «Принц и нищий».

Рижский исследовать Борис Равдин установил точную дату рождения Одоевцевой по справке из местного загса, где 27 августа 1931 года состоялась регистрация брака поэтессы Одоевцевой и поэта Георгия Иванова: «Невеста: Попова Ираида. Род. 1895, 4 авг. Рига. Разведена. Место работы: Рига, писательница. Национальность: русская. Вероисповедание: православная. Подданство: Латвия. Адрес проживания: Рига, ул. Гоголя, 4/6 – 2».   К слову, брак с Георгием Ивановым тоже имел свой секрет. До сих пор многие исследователи пишут, что они поженились в 1922 году и уехали в эмиграцию уже будучи супругами, но это неверно — поженились они только в 1931-м. Странное дело, гражданский брак двух поэтов, существовавший почти десять лет, превратившись в официальный, через два года распался: развелись они тоже в Риге, 28 ноября 1933 года. Однако прожили они вместе еще 25 лет — до самой смерти Иванова.

Забытый муж

Откуда в свидетельстве о браке появилась фамилия Попова? Поэтесса Одоевцева долгие годы не то, чтобы скрывала, а просто выбросила из биографии своего первого мужа Сергея Алексеевича Попова — тоже рижанина. Она объясняла это тем, что второй муж, поэт Георгий Иванов, взял с нее слово никогда об этом браке не упоминать, желая всегда считаться ее первым мужем. Только в старости они рассказала о Сергее Попове, но оба раза по-разному:

«В Риге я вышла замуж за С.А. Попова, дальнего родственника. Сергей Алексеевич, элегантный, способный молодой человек, юрист по образованию, был помощником моего отца. Отец, известный в Риге адвокат, помог ему получить должность нотариуса от города, дававшую значительные доходы. Когда мы поженились, отец снял для нас великолепную квартиру. Одно время мы жили на Ратушной площади, окна другой нашей квартиры выходили на Эспланаду. С Поповым мы расстались в 1921 году в Петрограде».

В других воспоминаниях она призналась, что Попов был ее двоюродным братом и они якобы венчались в Петербурге в 1918-м, в церкви у Пяти углов. Утверждала, что вышла за него с условием, что он возьмет фамилию ее матери, чтобы и самой стать Одоевцевой. Якобы он на это с восторгом согласился, ибо был с детства влюблен в нее без памяти. Якобы брак был фиктивным. Справка из рижского загса показывает, что насчет фамилии поэтесса точно лукавит: пришлось-таки невесте стать Поповой, а не жениху Одоевцевым. Год венчания она тоже меняет неслучайно: уже в 1918-м году, когда пришел к ней первый литературный успех в гумилевском «Цехе поэтов», она начала создавать свой имидж юной девочки, которая пишет на редкость серьезные стихи.

«Кто из посещавших тогда петербургские литературные собрания не помнит на эстраде стройную, белокурую, юную женщину, почти что еще девочку, с огромным черным бантом в волосах, нараспев, весело и торопливо, слегка грассируя, читающую стихи, заставляя улыбаться всех без исключения, даже людей, от улыбки в те годы отвыкших», — вспоминал поэт Георгий Адамович. «Девочке» в то время было уже 24. А в 36 лет ей предлагали сыграть девочку-подростка — героиню ее романа «Ангел смерти», который, как сообщала рижская газета «Сегодня», будет «зафильмован в Париже для звуковой фильмы».

Дом на улице Гоголя

Рижский дом на углу Гоголя и Тургенева, где проживала «невеста» в 1931 году, принадлежал ее отцу, поэтому долгое время считалось, что именно в этом доме и родилась будущая поэтесса. Однако рижский бизнесмен Евгений Гомберг, купивший это здание в 2006 году, выяснил, что оно было построено только в 1900-м, спустя пять лет после рождения Ирины Одоевцевой, а согласно домовым книгам, ее отец поселился там лишь в 1930-м, и именно в его квартире дочь с мужем останавливались в 1930-е годы, приезжая из Парижа. Огромный дом был доходным: большинство арендаторов носили еврейские фамилии.

В каком доме родилась поэтесса, установить сложно, поскольку местные краеведы обнаружили, что до Первой мировой войны семья Гейнике сменила много адресов: жили на Крепостной,7 (ныне — ул. Вальню), потом на Сколас, 11, на Елисаветинской, 18, на Бривибас, 40. Это были более подходящие места для проживания преуспевающего адвоката, чем Московский форштадт, куда Гейнике переехал только на склоне лет.

Осенью 1932 года Ирина с Георгием Ивановым прибыли в Ригу и прожили целый год: ее отец тяжело заболел, и она захотела провести с ним его последние дни. В тот год Ирина с Георгием Ивановым прожили не в доме на улице Гоголя, а в меблированной квартире, которую им снял отец, чтобы дочь с мужем чувствовали себе свободнее.

«Этот мир восхитителен... Но…»

«Рига, нарядная столица Латвии, особенно пышно цвела и расцветала, доживая свои последние светлые дни перед гибелью, — вспоминала Ирина Одоевцева. — Она вся утопала в садах и эспланадах, а Старый город с его кривыми улочками, средневековыми зданиями и великолепной площадью Черноголовых придавал ей очень нравившийся мне, слегка сказочный вид. В Риге обосновалась масса эмигрантов со всей России. Большинство из них, по-видимому, вполне сносно устроилось. Насколько я могла судить, лучше, чем у нас в Париже. Латышские власти не притесняли русских и относились к ним более чем сносно. В Риге была отличная опера и драматический театр, где наряду с латышскими шли и русские представления».

В Риге Ирина Одоевцева с Георгием Ивановым сотрудничали с местной русской газетой «Сегодня», тесно общались с редактором Михаилом Мильрудом и критиком Петром Пильским, выступали на литературных вечерах, она — с лекциями. Так, в июльском номере газеты «Сегодня вечером» сообщается, что Одоевцева прочтет лекции о современной женщине. Как пояснила сама поэтесса: «О метафизике моды, о секс-аппиле, о жадности к жизни, о новом типе — роковой женщине, об извращении и новой морали».

Посещали они балы и приемы, посмеиваясь над тем, как светские дамы обменивались впечатлениями: «Ах, вчера у таких-то был чудесный обед: устрицы, специально выписанные из Остенде, седло дикой козы, спаржа, пломбир, шампанское и четыре посланника! А вот на прошлой неделе у таких-то обед был совсем плохонький — бульон с пирожками, ростбиф, бордо и сливочный крем. И только один французский консул!» Одоевцеву очень забавляла эта гастрономически-дипломатическая критика обедов и приемов: такого она никогда и нигде не слыхала, хотя в Париже тоже вела интенсивную светскую жизнь.

В отличие от многих русских эмигрантов материальных проблем у них с Ивановым не было — деньги регулярно шли из Риги. Еще более бурной эта светская жизнь стала после того, как Ирине в 1933 году досталось большое наследство после смерти отца. Спустя шесть лет они с братом продали половину дома на улице Гоголя, и на вырученные средства Одоевцева с Ивановым купили квартиру возле Булонского леса и виллу в Биаррице на берегу моря. Они стали частыми персонажами парижской светской хроники.

«Мы замечательно обставились стильной мебелью, даже завели лакея. Кроме того, я накупила золота, — писала она в своих воспоминаниях. — А потом в Латвии была установлена советская власть, дом национализировали, а золото украли во Франции». Во время войны дом в Биаррице забрали немцы, а в дом, где находилась парижская квартира, попала бомба. У двух поэтов не осталось ничего, кроме их литературных заработков. Зарабатывала в основном Одоевцева. Писала пьесы и романы, и проза ее имела успех: один роман даже собирались экранизировать в Голливуде. Но не получилось.

«Я мечтаю взглянуть на Бастионную горку»

После войны Одоевцева с Ивановым жили очень бедно — не хватало денег даже на лекарства и еду. Поэтому они решились переселиться в дом для престарелых русских эмигрантов. Через 20 лет после его смерти она еще раз вышла замуж — за писателя Якова Горбова. Жениху и невесте в ту пору было больше 80 лет! Они прожили вместе десять лет. В 1987 году Одоевцева совершила еще один поворот в своей жизни: вернулась на брега Невы и три последних года жизни прожила в городе своей юности. В одном из последних интервью она вспомнила и о родном городе: «Я мечтаю взглянуть на Бастионную горку, мое любимейшее место в Риге».   Но в Латвию она так и не приехала, хотя интересовалась возвратом своего дома. Однако закон о денационализации был принят спустя год после ее смерти. Она ушла из жизни в 1990 году. Судьба подарила Ираиде Гейнике 95 лет интересной жизни, насыщенной событиями, встречами с необыкновенными людьми, среди которых были самые известные русские писатели и поэты. Ее рижский дом на улице Гоголя уже много лет стоит пустой и брошенный, но хочется верить, что на его фасаде появится мемориальная табличка с именем па-рижанки Ирины Одоевцевой.

Юлия Александрова, "Открытый город"