Валерий Панюшкин: «Выбор стоял такой – родина или свобода»

Российский писатель и журналист Валерий Панюшкин год назад переехал в Латвию из России с женой, тремя детьми и пачкой семейных фотографий. Как семья пережила перемены в своей жизни, и вообще, какова цена эмиграции, -- Валерий рассказал в интервью «Открытому городу».

Из биографии героя

Валерий Панюшкин -- российский писатель, журналист. Окончил театроведческий факультет ГИТИСа. Автор книг «12 несогласных», «Восстание потребителей», «Газпром: новое русское оружие» (в соавторстве с Михаилом Зыгарем), «Все мои уже там», «Девочка, Которая Выжила», «Михаил Ходорковский. Узник тишины»,

Работал в ИД «КоммерсантЪ», журналах «Сноб» и The New Times, газетах «Ведомости и «Газета.ru». Вел собственную передачу на канале «Дождь».

Год назад вместе с семьей переехал из России в Латвию. Здесь закончил свою последнюю книгу «Это мы, беженцы» -- о судьбах беженцев с Украины. Сейчас работает на Радио «Свобода».
 

Спасибо Чулпан Хаматовой

Кем вы себя ощущаете – беженцем или эмигрантом?
Беженцами нашу семью все-таки назвать нельзя, особенно на фоне беженцев из Украины. Эти люди потеряли дом, имущество. А мы сами приняли решение уехать из России, еще в начале войны, и у нас было время, чтобы решить какие-то бытовые проблемы: продать машину, оформить документы.

Вы видите, как граждане России, которые на её территории высказываются против войны, получают всё более жесткие наказания. А мне за то, что я понаписал, наверное, полагается лет 15 тюрьмы, а то и 25.

Выбор у меня был такой: либо я продолжаю жить на свободе, писать и так далее — тогда в обозримом будущем я не вернусь в Россию и остаюсь без родины. Либо, если я хочу, чтобы родина у меня сохранялась, место моё на родине -- в тюрьме. Так что у меня теперь нет родины.

Какой у вас статус в Латвии?
Мы приехали в Латвию по гуманитарной визе. За нас, заботясь о своих сотрудниках и просто дружественных журналистах, замолвил словечко главный редактор «Новой газеты» Дмитрий Муратов.

По гумвизе можно жить в стране не 120 дней, как обычно, а год. Но она не позволяет иметь персональный код, а значит возможность работать. Поэтому я работаю на Радио Свобода, но договор у меня заключён не с рижским офисом, а с американским. То есть, я живу в Риге, а работаю в Америке. Мы подали заявление на так называемый Blue Card, европейский вид на жительство. Надеемся, что скоро получим. И тогда сможем официально работать и платить тут налоги. Ну, а пока мы здесь на птичьих правах.

Первые полтора месяца мы прожили в Аматциемсе, в доме у Чулпан Хаматовой. Эта была помощь, за которую я ей очень благодарен. Чулпан моя близкая подруга и ближайшая -- моей жены Ольги.

Что у вас осталось в России? И что вы взяли с собой, отправляясь на чужбину?
Психологи советуют при переезде в другую страну взять с собой что-нибудь не нужное. Мы взяли семейные фотографии, которые стоят у нас в квартире в Риге. Из того, что мы не взяли, дороже всего мне пианино. У меня было старинное пианино Дидерихс, отреставрированное, я очень люблю играть на нём, хотя и не очень здорово умею.

А оставили мы дом, в ста километрах от Москвы. На лето туда приезжает мама моей жены. Мы строили этот дом, как главное место своей жизни. То есть это не была дача, мы жили там и зимой, и летом.

И у 10 заповедей есть политический подтекст

Какие темы вы освещаете на Радио Свобода?
У нас есть отдел «Система», который занимается расследованиями. И про войну, и про политику, и про коррупцию в России. Я помогаю коллегам, которые занимаются этими темами, но сам специализируюсь на социальных расследованиях. Например, сделал текст про медицину в России: анализировал, что в ней изменилось после начала войны. А изменилось многое. Уехало большое количество врачей. Исчезли важные лекарства, какую-то часть медицинского оборудования нельзя больше ввозить из-за санкций и так далее.

Радио Свобода работает как мультимедиа и это дает большие возможности. Я пишу текст, который появляется на сайте издательства «Current Time», одновременно по нему снимается видео, которое попадает в ютуб и на сайт «Current Time». Например, для своего медицинского расследования я взял около 20 интервью, но они нарезаны мелкими частями, разбросаны по разным платформам. В целом это дает объемную общую картину.

Над каким расследованием работаете сейчас?
Сейчас пишу про российский театр. Многие актёры и режиссёры разъехались по разным странам, и театральная картина России за последние полтора года очень изменилась.

В России до войны был настоящий театральный бум. Какой-то ренессанс. Количество спектаклей мирового уровня было огромным. Ну, например, канадский режиссёр с мировым именем Робер Лепаж поставил в театре Наций “Мастера и Маргариту”. Это было фантастическое событие и в режиссёрском, и в актёрском плане. И даже по машинерии очень сложное, филигранное зрелище.

Проводилось много фестивалей, русские театры ездили по всему миру с огромным успехом. Теперь это всё кончилось.

Имена уехавших из России актеров и режиссеров вычеркивают из афиш. Например, Константин Хабенский оставил в репертуаре МХТ имени Чехова спектакль «Лес», поставленный Кириллом Серебренниковым, но ни на афише, ни в программках имени режиссёра нет.

Это такая история про компромисс. Конечно, есть много талантливых людей, которые продолжают оставаться в России и что-то делать, но им не дают работать. Недавно в Екатеринбурге отменили показ антрепризного спектакля «Эйнштейн и Маргарита» -- дуэт Ксении Раппопорт с Алексеем Серебряковым», режиссёр постановки Александр Марин. 6 мая были опечатаны двери Малого драматического театра — Театра Европы Льва Додина в Санкт-Петербурге. Роспотребнадзор обнаружил там нарушение санитарных норм. Районный суд Петербурга привлёк театр к административной ответственности и оштрафовал на 15 тысяч рублей. Театр возобновил работу только с 16 мая. Задержаны режиссёр Женя Беркович и драматург Светлана Петрийчук, как подозреваемые по делу об оправдании терроризма в их спектакле «Финист Ясный Сокол».

Власти испугались политического подтекста?
Конечно, 10 заповедей прочти и в них такой политический подтекст! «Не убий!» Это же дискредитация российской армии. И это кто сказал? Иисус Христос.
 

У нас нет окровавленных клыков

Ваша жена Ольга Павлова – известный фотограф. Год назад она организовала громкую фотовыставку в метро Каширская, на выходе к онкоцентру имени Блохина, под названием: «Химия была, но мы расстались». На фотографиях были женщины, победившие рак. Чем Ольга занимается в Риге?
Здесь ей трудно найти постоянную работу. Она делает фотографический проект про нас, про новую волну русских эмигрантов, которые приехали в Латвию. Нам как бы хотелось показать, что у нас нет окровавленных клыков. Мы из тех приехавших, кто учит латышский, а не заставляет латышей учить русский.

У меня пятеро детей. Старшие взрослые, они остались в России. Решают за себя сами. Наши с ними взгляды на войну совпадают, но они просто не могут уехать. Это дети от первого брака. От второго брака трое детей -- двум девочкам 10 и 11 лет, младшему мальчику 6. Они здесь с нами, ходят в еврейскую школу, сын -- в детский сад.

В школе часть предметов преподают на латышском, что им, конечно, очень сложно, часть на русском, а ещё там есть иврит. У нас нет еврейских корней. Просто так вышло, что туда ходят все их друзья из нашей московской тусовки и они захотели пойти в школу, где есть кто-то знакомый.

Дети вас не упрекают, что привезли в чужую страну, да еще язык новый надо учить?
Наоборот, они счастливы. Поскольку мы жили за городом, то каждая поездка в Москву была событием: надо было собраться, проехать 100 километров, чтобы сходить в театр или какой-нибудь аквапарк. А здесь все рядом. Конечно, появилось значительно больше друзей, чем было в подмосковной деревне, много каких-то кружков, занятий, потому что это всё близко.
Самое главное занятие у девочек -- танцы. Студия находится напротив нашего дома. А сын занимается кикскутерингом -- акробатикой на самокатах. Берём детям репетиторов по латышскому языку. У меня тоже есть частный учитель, и на Радио Свобода есть курсы латышского.

Вам, наверное, сложно приходится с медициной, все дорого?
Это правда. Я тут неожиданно попал в больницу, это мне обошлось где-то в полторы тысячи евро. Так что лучше не болеть.

С россиянами, приехавшими сюда, общаетесь?
Да, мы здесь встречаемся с друзьями чаще, чем в Москве. К тому же там мы жили за городом. А в Риге в ста метрах живёт наша подруга балетмейстер Анна Абалихина, чуть подальше -- Чулпан Хаматова, совсем рядом поселился мой приятель, журналист Би-би-си, Павел Аксёнов, с которым мы каждое утро встречаемся в парке, выгуливая собак.

Я считаю, что главным противником войны и главным антипутинцем является мой пёс. Ну, потому что он жил на воле, в деревне, бегал где хотел, а теперь живёт в квартире и два раза в день выходит в парк на поводке. Его жизнь сильно ухудшилась.

 

Чтобы было выгодно говорить по-латышски

Вы, наверное, заметили, что в Латвии много проблем, затрагивающих интересы русскоязычной части жителей: сносы значимых для русских памятников, переход школ на латышский язык, экзамены по латышскому для граждан России с угрозой лишения ВНЖ и дальнейшим выдворением... Вас это как-то задевает, тревожит?
Я считаю, что это не моё дело. Это дело людей, живущих в Латвии. Я тут гость. Меня пустили пожить. Поэтому я не думаю, что имею право на какие-то суждения и тем более высказывания по этому поводу.

Единственное, что я заметил, -- что в Латвии не видно социальных программ, направленных на популяризацию латышского языка. То есть если ты в Латвии не говоришь на латышском, это должно быть не выгодно. И наоборот.

Я был бы рад видеть на улицах плакаты: «Латышский язык красивый!» Ну, правда, красивый. Вы, местные, воспринимаете это как некоторое насилие. А нужно, чтобы изучение языка стало интересной игрой, которая приносит удовольствие.

Можно посмотреть на опыт стран, где большая группа населения говорит на другом языке. Например, на Финляндию. В финской армии есть части, где говорят по-фински, а есть где по-шведски. Многие финны, поступая в армию, идут в шведские части. Потому что это способ выучить язык. Знание другого языка -- всегда некий социальный лифт.

За сигаретами в казино

Что вам нравится в Латвии?
Лето. Лето в Латвии прекрасное. Оно значительно более мягкое, чем в Москве, не жаркое. И люди. Все люди, с которыми мы общаемся, проявляют какие-то непривычные нам чудеса радушия. Например, учительница музыки моего сына что-нибудь всё время дарит. Вроде бы у нас понятные отношения: она учит моего сына, я ей за это плачу. Но нет. То яблочко, то баночку мёда подарит. В России так не делают. Или перестали делать.

С точки зрения быта -- комфортно ли в Риге жить, по сравнению с Москвой?
Есть плюсы, есть минусы. Бытовой сервис в Москве — один из самых развитых в мире. Ну вот если у вас что-то произошло с интернетом в час ночи, когда вам его исправят в Риге? Через два дня. А в Москве в два ночи он уже будет работать. Так же работает банковский сервис, круглосуточные магазины… И мы привыкли к этому. Поэтому в Риге первое время: «Ой, 11 вечера, а сигареты закончились!» Надо идти за ними в какое-то ночное казино.

Все банковские операции в России делаются одним кликом телефона. В Москве, где деньги били из-под земли фонтанами, очень сильно развит какой угодно сервис. Там всё можно получить немедленно по щелчку пальцев. Кроме свободы. Свободы нет. Счастья нет. Демократии нет. А любые бытовые вещи – пожалуйста!

  После Москвы в Риге, наверное, скучновато?
Дело не в том, что скучновато. А в том, что я всё-таки очень чувствую наследие оккупации. Меня тут побаиваются: а вдруг я из этих... Особенно это чувствуется в отношениях с властью, при получении документов.

Недавно мы поехали к друзьям на свадьбу в Копенгаген, сидим в кафе на улице, большая компания -- друзья со всего мира собрались. Официантка нам что-то носит и, наконец, спрашивает: «Вы на каком языке разговариваете?» Мы говорим — на русском. Она: «Ой, а где это?» В этот момент я испытал счастье, свободу, потому что у этой девушки не было никакого бэкграунда: кто мы такие, откуда...

Колыбельная по-фински

Какая следующая книга у вас в планах?
Я очень хочу написать историю моего деда, который был финном - ингерманландцем. Ингерманландия -- это та часть Финляндии, которая была захвачена Советским Союзом в 1939 году. И если оккупация Латвии закончилась, то оккупация Ингерманландии нет. Это Выборг, та часть, про которую все и забыли, что она была захвачена. Мы потеряли собственность, культуру, язык.

По-фински знаю одну колыбельную песню, которую пел мне дед.

Вы надеетесь, что когда-нибудь снова обретёте родину?
Я стараюсь про это не думать. Это очень мрачные мысли, которые выматывают нервы и не приносят никакой пользы. Я также не думаю, что в обозримом будущем мы сможем вернуться в Россию. Мне сейчас 53 года, и если мне кто-то скажет, что через 30 лет мы вернёмся, для меня это означает: никогда.

Электронную версию книги «Это мы, беженцы» можно купить и скачать по ссылке: www.amazon.com/dp/BOC6B18CRG/

Галина Грейдане