История одного театра, или Невыученные уроки

Нина Агишева-Николаевич, журналист и театральный критик

3 февраля 1938 года на печально известном Бутовском полигоне считается «латышским днем». Всего в этот день там было расстреляно 258 человек, из них - 229 латышей. И еще - почти в полном составе - труппа одного из московских театров - латышского театра «Скатуве» (название переводится как «Сцена»). Он был создан учеником и соратником Вахтангова Освалдсом Глазниексом в 1919 году и просуществовал, в том или ином виде, почти двадцать лет.

Станиславский считал, что больше театрам и не полагается, дальше они медленно умирают, но и в страшном сне он, конечно, не предполагал расстрелов. В этот февральский день Станиславский в Москве, жить ему остается ровно полгода. Знал ли он об этом преступлении? Возможно. Но наверняка оно тонуло в море других злодеяний того страшного времени.

А как все красиво начиналось! Возможно, главное достоинство нового фильма Дарьи Виолиной, Сергея Павловского и продюсера Ларисы Шнейдерман - это полное погружение зрителя в далекое послереволюционное советское время.

Расцвет левого искусства - причем не только в России, но и во всем мире. Даже Блок призывает слушать музыку революции. Даже Цветаева без ума от Маяковского, который пишет: «Довольно жить законом, данным Адамом и Евой. Клячу истории загоним. Левой! Левой!». Лучшие на театре - Брехт, Мейерхольд - конечно, авангардисты. Всеобщая надежда на мировую революцию (к нашему счастью, несбывшаяся).

И лучше всего об этом говорят лица (блистательно использована хроника в фильме!) - не обремененные знаниями и интеллектом, но жадно слушающие оркестры на площадях и любующиеся физкультпарадами. Русский триумф воли, едва не погубивший мир, но нанесший непоправимый урон одной шестой части суши.

И - латыши. Латыши в России. Как же мало мы все об этом знаем.

А между тем театр «Скатуве» исколесил всю Россию, выступая перед соотечественниками на родном языке!

Авторы фильма тонко подмечают, что это был не лишенный здравого смысла нацпроект, как сказали бы сегодня, по привлечению на свою сторону народов-соседей, вот только закончился он, как всегда, расстрелами. Но хроникальные кадры латышского колхоза в Башкирии (!) впечатляют.

Или латышские стрелки - тема-табу по обеим сторонам границы долгое время. Я родилась в Ленинграде и хорошо помню свое детское впечатление: на Марсовом поле на обелисках памяти тех, кто погиб за революцию, были сплошь латышские фамилии. «Латышские стрелки - первые защитники советской власти», - по словам культуролога Дмитрия Крупникова, чьи точные и взвешенные комментарии придают фильму объем, глубину и историзм. Один только его рассказ о былой Риге, где театры работали на четырех языках, газеты выходили на шести, а школы занимались с детьми на девяти языках, чего стоит! Всех комментаторов - и тех, кто живет в Москве, и тех, кто в Риге, - слушать очень интересно.

Без понимания времени не понять судьбу убитого театра - поэтому двадцатые и тридцатые годы прошлого века так важны авторам. Они вообще не искали легких путей - рискнули, например, в ткань документального повествования вставить придуманный игровой эпизод: актеры под руководством замечательного латышского режиссера Мары Кимеле перевоплощаются в артистов «Скатуве» и репетируют драму Блауманиса «В огне». Все актеры здесь на своем месте, но благодаря режиссеру Кимеле и замечательной Гуне Зарине историческое повествование становится очень личным, возникают две яркие трагические женские судьбы.

Мара Кимеле - ученица Анатолия Эфроса и внучка Анны Лацис, легендарной актрисы и режиссера, к которой в Латвии до сих пор относятся неоднозначно. Как, кстати, и ко всем, кто работал в советской России - до 1929 года все они могли уехать в Латвию, но не уехали. Больше того - отсидев десять лет в лагерях (Анну Лацис не расстреляли вместе с другими артистами «Скатуве», и это одна из загадок истории) - она, вернувшись в 1948 году на родину, восстановилась в партии. Левый фронт, судя по всему, не отпускал ее до конца жизни. А опять же какое начало!

Анна Лацис жила в двадцатых годах в Германии и работала с Максом Рейнхардтом и Эрвином Пискатором, близко дружила с Бертольтом Брехтом. У нее был долгий роман с философом и теоретиком искусства Вальтером Беньямином - именно она героиня двух его знаменитых книг «Улица с односторонним движением» (Дзирнаву иела между прочим) и «Московский дневник». Авторы нашли редкие кадры, где уже постаревшая Ася (так звал ее Беньямин) вспоминает о своей жизни. А более известная и уважаемая сегодня в Латвии ее внучка, режиссер Мара Кимеле, своей интеллигентностью и тактом придает особый тон этому рассказу.

Гуна Зариня играет в этом документально-игровом (можно и так сказать) фильме еще одну легендарную личность - звезду немецкого немого кино Марию Лейко, которая попала в Россию в силу трагических обстоятельств. Здесь умерла родами ее дочь - и она приехала забрать внучку. Назвала ее тоже Норой, как и дочь. И согласилась на уговоры Оскара Глазниекса остаться в Москве и играть на сцене «Скатуве». Когда ее арестовали и потом расстреляли, внучке сменили имя, и судьба ее неизвестна.

У Гуны в фильме есть замечательный монолог о том, что театр неуловим, эфемерен, от него остается - она разводит руками и просто выдыхает: «пуф!» - только эмоция, впечатление, похожие на мгновенный укол.

Театр не поддается аудиовизуальному сохранению, это всем известно. Но перед нами Актриса: она произносит ничего не значащее «пуф» - и вы видите и редкое мастерство, и обаяние Марии Лейко, и пронзительную драму Блауманиса, и успех спектаклей «Скатуве»...

Кстати, о самих этих спектаклях мы так ничего и не узнаем. Даже жалко - ведь сохранились же какие-нибудь рецензии, отзывы? Все затмевает расстрел - единственный в мире расстрел целой театральной труппы. (Отдельная история жизни ее руководителя Глазниекса, который уцелел и успел поработать и для советского зрителя, и при фашистах в Латвии, и для смотрителей ГУЛАГа в лагере, где сидел вместе с Солженицыным, - жизнь его тянет на голливудский блокбастер).

У Дарьи Виолиной и Сергея Павловского есть два замечательных документальных фильма – «Мы будем жить» об узницах АЛЖИРа, Акмолинского лагеря жен изменников родины, и «Дольше жизни» - о детях репрессированных. Это их тема. И помимо того сильнейшего эмоционального впечатления, которое эти картины производят, сегодня важность их для общества и для истории возрастает в разы.

Потому что именно сегодня в России пересматривают решения о реабилитации жертв советских политических репрессий и снимают с домов таблички «Последнего адреса» в память о тех, кого из этих домов уводили на смерть. Неслучайно в финале фильма звучат слова: «На миг показалось, что обратного пути нет». В исторической перспективе его действительно нет, но за правду и память по-прежнему приходится бороться.

...Возлюбленный Аси Лацис Вальтер Беньямин покончил с собой в прибрежном каталонском городке, когда ему отказали во въезде и спасении от депортации в концлагеря фашистской Германии. Теперь там стоит в память о нем стеклянная панель, на которой выгравированы слова: «Труднее чтить память безвестных, чем знаменитых. Течение истории освящено памятью безымянных». И хотя имена тех, кто работал в «Скатуве», известны - в финале на экране как раз возникают их измученные скорбные лица (фото в застенках) и фамилии - фильм «Исчезнувший театр» как раз о миллионах безвестных, сгинувших в аду тоталитарной эпохи. О жертвах «спецоперации по репрессированию латышей» (далее можете подставить другие национальности, не ошибетесь) - и у каждой такой «спецоперации» был план расстрелов. А между тем даже в сегодняшней Латвии история о «Скатуве» для многих становится откровением.

Замечательный киновед Валентина Фреймане, хорошо знавшая Асю Лацис, сказала о людях той эпохи, что они не укладываются в нормальную логику, они были полны абсурдных внутренних импульсов, но их надо понимать и принимать со всеми их противоречиями. Фильм «Исчезнувший театр» - как раз об этом.

И еще он предлагает особый, уважительный и деликатный, тон разговора, который сегодня так необходим всем.