Андрей Кончаловский: «В СССР никто, кроме Сталина, не понимал русского мужика»

Поделиться:

Андрей Кончаловский/Creative Commons/Kremlin.ru

Фильм «Дорогие товарищи!», завоевавший спецприз жюри на Венецианском кинофестивале, будет претендовать от России на «Оскар».Режиссер Андрей Кончаловский экранизировал события 1962 года в Новочеркасске, где были расстреляны советские граждане, возмутившиеся повышением цен и низкими зарплатами. Он поблагодарил Российский оскаровский комитет за признание и оценку, но усомнился в том, что за рубежом ленту и противоречия жизни того поколения смогут понять и прочувствовать. «Собеседник» узнал у режиссера, почему так.

Андрей Сергеевич, в Венеции вы сказали журналистам: «Развенчание культа личности — это плохое решение Хрущева». И еще: «Хрущев предал коммунизм». Теперь вы сомневаетесь, что американцы правильно поймут и прочувствуют ваш фильм. Но «Дорогие товарищи!», если говорить очень грубо, это все-таки антисоветский фильм. Удар в нем далеко не только по Хрущеву. Как это все соотносится?
Когда вы говорите «антисоветский», вы очень сужаете. Потому что тогда можно сказать, что «Собачье сердце», и вообще творчество Булгакова, все творчество Платонова антисоветское. А они просто художники. И видят то, что очень хорошо видел, например, Горький. Те ужасы, которыми сопровождалось установление нового государства.

Поэтому я оговорился, что утрирую.
Этот фильм сделан советским человеком. Я – советский человек, продукт советской системы. Что касается Хрущева, когда я это говорил, я имел в виду, что он спасал свою шкуру. И героиня (Юлии Высоцкой. – К.Б.) в фильме об этом говорит. А само развенчание культа личности не привело к установлению справедливости. Китайцам вот удалось перестроить свою систему из жесткого военного коммунизма в открытое государство с элементами капитализма, с жестким контролем компартии, не разрушая культа личности Мао Дзэдуна.

Ошибка Хрущева была типично крестьянской: «Это не мы виноваты, это вот он виноват!» При этом Хрущев через четыре года мог сказать: «Не забывайте, мы тоже умеем сажать». Если бы он был мудрее, он не валил бы все на Сталина, а просто стал бы возвращать невинного осужденных и реабилитировать невинно казненных. То есть восстанавливать справедливость. Но он страшно боялся, что его привлекут за его собственные преступления, совершенные в прежние годы, поэтому свалил всю вину на вождя.

Говорить, что я антисоветский, неправильно, но я и не сталинист. Я просто русский человек, художник, который пытается понять закономерности развития российского общества.

И каковы они?
Сегодня мы находимся в том же положении, что и 30, и 40, и 70 лет назад. Мы не создали в нашем государстве предпринимателя и частника. Мы не создали буржуя – то есть личность, которая, обладая финансами, начинает бороться за политическую независимость.

Все влиятельные люди у нас политически абсолютно зависимы. Как только они хотят независимости, они теряют деньги, если не свободу.

А это проблема этих людей или это вопрос к власти?
Власть — это отражение сознания. Как сказал глубокий историк Булдаков, «русский народ все равно создаст ту систему власти, которую он считает для себя приемлемой». А русское сознание по-прежнему в основе своей крестьянское. Оно не стало фермерским. Вот если бы наш мужик стал фермером, как в Финляндии, или даже в Польше, то, может быть, у нас было бы другое государство.

Первый признак крестьянского сознания – очень узкий круг доверия. Банки не верят вкладчикам, вкладчики не верят банкам. Чиновники не верят ни друг другу, ни народу, а народ – чиновникам. Возвышение соседа воспринимается как угроза собственному благополучию. Попадая в город, первое, что думает крестьянин, – как бы кого облапошить. Поэтому не будет у нас Швейцарии, у нас вместо буржуазии возникает олигархат.

Крестьянское сознание и в Кремле, и в Думе, и в любом банке, оно пронизывает нашу страну. Но когда я об этом говорю, на меня смотрят как на сумасшедшего.

Только Сталин понял русского мужика

Ваши высказывания за последние лет 10-15 претерпели изменения. Судя по некоторым вашим киноработам вроде «Белых ночей почтальона Тряпицына» или «Человека неунывающего», можно сделать вывод, что вы пытаетесь оторваться от Садового кольца и изучаете человека российской глубинки. Этот опыт общения с провинцией как-то повлиял на ваше нынешнее мировоззрение?
Нет, не повлиял, потому что я себя чувствую в глубинке абсолютно удобно. Со всеми можно найти общий язык – и с почтальоном, и с братком. У всех свои понятия. И по этим понятиям живет русский человек, в том числе вся наша элита. Конечно, я меняю свои мнения, но понимаю, что в советский период никто еще в нашей стране, может быть, за исключением Сталина, не понял русского мужика. В этом нет никакой снисходительности. Это нужно понять и относиться как к данности.

Я думаю, что у Путина, когда он приходил во власть, были более идеалистические представления о том, что он может сделать. Конечно, он знал, как говорить по понятиям, прекрасно понимал улицу. Но когда он оказался на вершине власти и народ ему делегировал всю власть (а это свойство крестьянского сознания: «мы тебе делегирует всю власть, а ты уж позаботься о нас»), то медленно начал понимать, в какой мир он попал, что набирающий силу олигархат будет медленно корректировать его возможности. И управлять этим не так просто, как хотелось бы.

Считанные ученые люди пытались понять русский культурный геном – Ключевский, Струве, Булдаков, Ахиезер. Когда я говорю, о том, что надо редактировать этот культурный геном, в ответ мне кивают головой, но глаза как-то мутнеют: «что этот человек имеет в виду?» Да просто система ценностей в России осталась точно такой же, какой она была до отмены крепостного права. То, что в советский период застенчиво именовалось «национальные особенности», изменить так же трудно, как озеленить пустыню или пустить воду по высохшему руслу реки.

Вас это огорчает или вы это просто принимаете как данность?
Как может огорчать плохая погода или затмение луны?

Ну… Может.
Может, но вы же понимаете, что вы ничего с этим не сделаете, не обладая научным пониманием, какими средствами можно изменять национальную ментальность. –

Если сознание нельзя поменять, значит, нам нужен только Сталин?
Нет, Сталин сделал свое дело. Создал потрясающей силы государство. Но сегодня сталинские методы работать не будут, потому что уничтожена безграмотность и существует доступ к мировой информации.

В сердце Ленин и Христос

События 1962 года тоже были засекречены, и в вашем фильме уделяется много внимания тому, как с жителей всего города брали подписки о неразглашении. Считаете ли вы стремление все засекречивать главной ошибкой советского режима?
Я не знаю, ошибка ли это. Главная задача власти – удержать власть, и она всегда будет пользоваться для этого любыми средствами, включая цензуру. Сегодня есть полный доступ к информации, а цензуру можно обойти тысячью путей, но я при этом не вижу главного – чтобы это меняло систему ценностей.

В «Дорогих товарищах!» героиня Юлии Высоцкой – партработница старой закалки, сталинистка, а ее дочь требует свободы и прав, в том числе политических. Вам лично кто из них ближе?
Там есть еще третий персонаж – дед из поколения расказаченных (надевающий в разгар событий дореволюционные ордена. – К.Б.). Это люди трех разных эпох, и они мне все бесконечно дороги. Мне хотелось их любить, несмотря на их заблуждения. Заблуждения ведь не только у деда или у матери, заблуждения и у дочки.

В этом и есть смысл художественного подхода: я бы не хотел давать зрителю рецепты, я хотел бы, чтобы зритель остался в смятении. Нет хороших и плохих, все одновременно и хорошие, и плохие.

А еще есть персонаж – гэбист. В вашем фильме, понятно, без госбезопасности никуда, но я заметил, что в российском кино в последнее время образ советского гэбиста очень популярен. С чем это связано?
Во-первых, это силовая структура, у которой в советские годы были сакральные черты. У жандармов такого не было. Жандармов терпеть не могли, а гэбистов боялись. Это разные вещи. Во времена царские был страх Божий, а страха Кесарева было мало. После революции страх Божий был уничтожен, но возник страх Кесарев, страх государства. Так и возник хомо советикус – советский человек с ограниченным видением жизни, но абсолютной убежденностью, иногда сознательной, иногда насильственно внедренной, что мы строим коммунизм.

Я помню, как в 1950-е годы ходил в церковь. Тогда она была запрещенной, и поэтому для меня, комсомольца, был в этом аромат чего-то утраченного. Там стояли дружинники и молодежь в церковь не пускали. А я пользовался студенческим билетом ВГИКа, говорил: «Я режиссер, ищу типажи». – «Ну, проходи». Рядом со мной стоял мужичок, у него на груди была октябрятская звездочка – значок с маленьким кудрявым Лениным. Он стоял, крестился. Говорю: «А вот у тебя Ленин на груди…». Отвечает: «Ага. У меня в сердце и Ленин, и Христос». Вот это в русском жанре.

Чекист – он ведь тоже противоречивый. Понимает, что происходит насилие. Но говорит: «А что можно поделать?» Даже генерал КГБ, человек совсем уж закаленный, констатирует: «У нас социализм – тоже государственная тайна». Героиня тоже принять этих противоречий не может, но что она может сделать?

Получается, с жестокой тоталитарной системой ничего нельзя сделать, а главное, исходя из ваших слов, и не нужно ничего делать?
Я не революционер. Я согласен с теми, кто говорит, что у России великое будущее, что русские люди – нация, которая не боится смерти, когда дело доходит до Родины. Чтобы что-то изменить, надо поставить диагноз. Пока что любая власть лечила либо отрезанием какого-то органа, либо применением серьезных химических препаратов. Чтобы что-то делать, сначала нужно понять, как изменить систему национальных ценностей.

Крестьянское сознание не принимает либеральной демократии. Нужно создать систему образования, которая воспитала бы первое поколение не потребителей, а ответственных людей. Пока это вообще не воспитывается в русском человеке. Диагноз не поставлен, потому лечение впустую.

Никита – большой дядя, но драчун

Ваша жена Юлия Высоцкая, сыгравшая главную роль, родилась как раз в Новочеркасске. Это как-то повлияло на ваше желание создать фильм про события в этом городе?
Конечно, сам Бог велел! Другим труднее дался бы такой говор и интонации. А ей «гхэкать» ничего не стоит. Но вообще, я написал эту роль для нее, видя, как она может справиться со сложнейшими трагическими ролями типа Антигоны.

Может быть, семья Юлии как-то была связана с событиями, свидетели остались?
62-й год… Настоящие свидетели трагедии все скончались. Ну и не надо забывать, как им промыли мозги, когда взяли подписку у всего города. В подписке грозили вплоть до «высшей меры», поэтому они действительно старались все забыть. А родителей Юли спасло то, что они жили немного в другом районе города.

С братом Никитой Сергеевичем вы, естественно, общаетесь. Много событий вокруг него происходит. Вот «Бесогона» перестали показывать на госТВ. Вы следите за этим?
Конечно слежу. Он к этому относится с ярым темпераментом, это его бойцовский характер – обязательно доказать свою правоту. Он в этом смысле драчун.

Сейчас период, когда вы понимаете друг друга? И были ли периоды, когда вы понимали друг друга меньше?
Конечно. Когда я был более вовлечен в политические процессы, участвовал в дебатах и дискуссиях, у нас с ним были определенного рода расхождения. Но я понял, что политика это не мое и что мне лучше свою энергию попытаться направить в то русло, в котором я себя чувствую более свободно, то есть в кино, в театр. В режиссуру. Сейчас у нас с ним конфликтов не может быть, я с интересом слежу за тем, что он говорит.

С какими-то вещами могу не соглашаться и его предупреждать, но переделать же человека невозможно. Он тоже уже большой дядя, с огромным корпусом своих работ. Понимаете, он не просто политический комментатор или журналист, он художник. Какие-то работы очень удачные, какие-то менее удачные. В публицистике он не просто воздух сотрясает. Я принимаю его таким, какой он есть. Как восход солнца.

О гречке, голоде и любви

Весной я посмотрел ваше выступление в Сколково. Это уже была первая волна коронавируса, все были им напуганы. И вы там предсказали нам всем голод. По крайней мере пугали наших модных менеджеров, что через три месяца он может прийти. Голода, слава Богу, не было. Ошибка в прогнозе или что-то в мире в лучшую сторону поменялось?
Мне кажется, я не говорил про три месяца. Но я до сих пор считаю, что ситуация сложная. Ведь коронавирус – это только верхняя часть айсберга. Мир подходит к ситуации нового экономического уклада, где Америка перестает быть абсолютным финансовым гегемоном. И не потому, что они в чем-то ошибаются, просто целая система приходит в упадок по определенным причинам. Мир приходит в движение, столько происходит изменений... И мне кажется, что эти изменения могут привести к взрыву. Я не убежден в этом, но могут. Как к более серьезному столкновению между разными государствами и системами, так и к столкновению человеческой цивилизации с природой.

Не мной предсказано, что уже через 50 лет зона экватора будет не приспособлена для жизни. На юге Индии и на юге Бангладеш уже возникают места, где температура больше 50 градусов, а влажность 98%. Человек в этих условиях выжить не в состоянии. А если при этом алчность будет по-прежнему гнаться за властью, конечно, голод не исключен. Не знаю, в моем ли поколении, но уж в поколении моих внуков точно.

Продуктами запасаетесь?
Да, запасаюсь. Русский продукт в этом смысле очень благодатный – это гречка.

Вы в тренде, Андрей Сергеевич! А непосредственно коронавирус как затронул вас в плане бытовом и, может быть, философском?
Мне грех жаловаться, я постоянно живу за городом, под Москвой. Мы прожили здесь с Юлей практически все это время. В Москве – только по необходимости, и вот съездили в Италию, в Венецию. Мы имели все это время возможность общаться друг с другом и с детьми, что очень важно. Часто мы не общаемся с родными и с любимыми, потому что заняты карьерой и чем-то еще. Юля тоже работает дома: продолжает снимать свои программы. А я пишу.

Изоляция для меня не была таким испытанием личных отношений, какое может быть в городе, особенно у людей, живущих в стесненных обстоятельствах. Не секрет, что большинство москвичей теснится: им очень трудно уединиться так, чтобы никто не нашел. Я до сих пор сижу в изоляции и со студентами общаюсь только через Zoom.

А болдинская осень вас посетила? Вдохновение?
Вдохновение зависит от тех людей, которые тебя любят. Когда живешь с людьми, которые тебя любят и которых любишь ты, то и вдохновение приходит.