Марианна Максимовская: «Агрессия — самое опасное, что сейчас есть в России»С закрытием телепрограммы «Неделя с Марианной Максимовской» на РЕН ТВ российское телевидение лишилось одного из самых честных и профессиональных журналистов и телеведущих, а мы, зрители, — возможности видеть реальную Россию, без прикрас и пропагандистской трескотни. Тем интереснее было познакомиться с живой Марианной, которая вместе с мужем Василием Борисовым приехала в Ригу, на наше традиционное заседание смарт-клуба, по приглашению Trasta Komercbanka и журнала Открытый город. Помимо встречи с бизнесменами гостья нашла время для интервью нашему журналу.Журналистика без оттенковМарианна, после закрытия вашей авторской телепрограммы «Неделя» на РЕН ТВ прошло более полугода, но вы только однажды, в интервью Наталье Синдеевой на «Дожде», прокомментировали ситуацию со своим уходом с ТВ. Вероятно, вам больно и неприятно об этом говорить. Но все-таки мне не простят читатели, если я не спрошу, как и почему это произошло.Действительно летом мы закрыли программу «Неделя». Итоговую информационно-аналитическую программу, которая более 11 лет выходила на телеканале РЕН ТВ. Мы вышли в эфир в 2003 году, в каком-то смысле — вопреки тому, что происходило в нашей профессии. Достаточно уникально и то, сколько мы проработали все вместе: с некоторыми коллегами — лет 15-18, со времен старого НТВ, а с кем-то и вовсе с 91-го, когда я только пришла на Первый канал. Мы, конечно, очень сроднились. И мы действительно занимали уникальную нишу. Мы не были оппозиционной программой. Поскольку все то, чему меня учили в журналистике, противоречит выбору профессии по принципу партийности. Я вообще за журналистику фактов, а не за журналистику мнений. Все эти годы мы развивали жанр репортажа, мы всегда давали несколько точек зрения на проблему и старались быть максимально объективными. Но затем, с развитием украинского кризиса, так называемая объективистская журналистика стала практически невозможна. Изменилось восприятие аудитории, зрителей, которые разошлись по разным лагерям и воспринимали только то, что согласуется с их взглядами, взглядами их «партии». Вы имеете в виду партию войны или партию мира? Ну, не совсем. Можно условно разделить на «партию власти» и «партию оппозиции». На «либералов» и «государственников». Но разрыв — более глубинный. И настроения людей до сих пор таковы, что они видят только черное или белое. Они не хотят разбираться в оттенках. Аудитория не просто разделилась на «белых» и «красных», произошла такая поляризация аудитории, что нейтральная журналистика не воспринимается в итоге никаким лагерем. К примеру, я называла ополченцев сепаратистами. Поскольку, вообще говоря, по нормам русского языка, люди, которые воюют сейчас в Донбассе, — это именно сепаратисты. Они требуют отделения региона. Мало того — это вооруженные сепаратисты. Потому что они не просто с трибуны парламента требуют отделения своего региона, как это происходило, допустим, в Шотландии. А они взяли в руки оружие. Ополченцы, кстати, по тем же нормам русского языка, это отряды, действующие при регулярной армии. И вот я слышу отклики с одной стороны: как она могла — ополченцев называть сепаратистами, укрофашистка! А с другой — читаю другие отклики: ну, понятно, это она по указке Кремля смягчает формулировки и называет террористов сепаратистами! И таких примеров — масса. Мне, например, категорически не нравится «мусорная» люстрация, которую проводят на Украине. Совершенно не обязательно засовывать женщину в мусорный бак! Мужикам. И еще хохотать. Я считаю это дикостью. На мой взгляд, такие сцены не делают чести Украине, которая выбрала европейский путь развития. Но, опять-таки, рассказываешь об этом в программе — и получаешь мало адекватную реакцию, причем со всех сторон. А ведь конфликт, как вы видите, не просто затяжной, а глобальный… И уже летом стало понятно, что ситуация в ближайшее время не изменится. И я вынуждена констатировать, что на данный момент та журналистика факта, не партийная журналистика, не охранительная, а нейтральная, сдержанная, со всеми канонами (приводите несколько точек зрения, не позволяйте личному отношению влиять на вашу манеру и подачу информации, никаких собственных определений относительно передаваемой вами информации, и так далее) — на данный момент невозможна. И я из журналистики ушла. Вообще. То есть вы сами созрели… Не просто созрела — я поняла, что у меня нет другого выхода. И совсем ушли из профессии? Да, ушла. Отказалась от всех предложений, связанных с моей профессией. Мне кажется, что сейчас для меня лично так — честнее всего. Чем вы занимаетесь сейчас? Не думаете писать книгу или снимать кино? Нет, нет, нет… Я ушла в пиар. Это бизнес. Я вице-президент одной из крупнейших в России группы компаний, которая занимается пиаром, связями с общественностью, массовыми коммуникациями, — Михайлов и партнеры. Хотя пиар не только бизнес, но и наука. Я вот сейчас читаю книжки по пиару, в каком-то смысле я зануда и типичная отличница. Что б я ни начинала делать, стараюсь делать это, что называется, по науке. Я сейчас смотрю на процесс коммуникации с другой стороны. Это невероятно интересно! Мне вообще очень важно идти на работу утром, не тяжело вздохнув, а с интересом. Могу сказать, что моя новая работа мне очень нравится. А ведь надо сказать, что выбор был нелинейный. Многие удивились, что я ушла в смежную отрасль и не приняла предложения по прежней профессии. Новость — это отклонение от нормыНедавно во время интервью с Дмитрием Медведевым вы спросили его, как снизить градус ненависти в обществе, а он переадресовал этот вопрос СМИ. Справедливо, по-вашему?Понимаете… Мне просто было принципиально важно сформулировать этот вопрос. Для меня это самая большая проблема моей ежедневной жизни. Это странно, может быть, слышать от человека, который был репортером много лет, потом вел политические программы, в которых, знаете, как люди говорят: ой, один негатив у вас на телевидении… Не сильно понимая при этом вообще природу новостей. Новости — это по определению нечто из ряда вон выходящее. Потому что новость — это не норма. А что выходит за пределы нормы? Ну, банально, катастрофа, скандал… Событие. Какое-то громкое событие, у которого, скорее всего, будет негативная коннотация. Поэтому, казалось бы, я должна была привыкнуть. И к негативу, и к агрессии. А на самом деле — нет. Я неконфликтный человек. И то состояние общества, в котором мы сейчас находимся в России, меня даже не то что удручает — я физически от этого болею. Я не могу находиться в состоянии длительно окружающей меня агрессии. Вы ее ощущаете не только как телеведущая, но и в жизни? Агрессия сейчас ощущается постоянно. Она буквально разлита в воздухе. Ее можно резать… Она в телевизоре, на улице, в отношениях. На почве той же Украины спорят в семьях, до сих пор не помирились. На мой взгляд, это самое опасное из всего, что сейчас происходит. Потому накопившаяся в обществе агрессия должна куда-то вылиться. И вот вопрос: куда? В чью сторону? Как это произойдет? Может рвануть вовне, а может и внутри? Даже гадать не хочу, потому что это слишком… Я не очень понимаю, какие могут быть варианты канализации вот этой самой агрессии. Куда-то это надо направить, на что-то. Возможно, что вот это возбужденное состояние общества можно будет направить действительно на что-нибудь созидательное. Я надеюсь, конечно, что эта энергия масс может быть использована в мирных целях. Но звучит это, правда, как-то утопически. Но Россия уже не первый раз сталкивается с войной. Дважды была Чечня… Ведь тоже был накал, была электризация… Понимаете, как ни странно, это другое. Казалось бы, горячая война — самая что ни на есть — была на нашей территории. И груз-200 приходил в российские города. Были чудовищные бомбежки мирного населения в Чечне… Но то ли потому, что были жаркие дискуссии, не крикливые, а жаркие, по существу, которые проходили на телевидении, было столкновение мнений, — все было как-то по-другому. Было ощущение, что вот это сейчас закончится и наступит мир. И параллельно строилось что-то новое. Происходили реформы, открывались границы, открывались архивы, появлялись новые программы… Да, это был период слома, невероятный, тектонический. Но это все воспринималось с надеждой, что вот-вот, сейчас, будет новый мир — и он будет, безусловно, более светлым, открытым и спокойным. Каким-то более человечным. Что, кстати, и произошло в результате. А сейчас другая история… Потому что мы из такого спокойного, можно даже сказать — мещанского мирка, сытого, уютного, после поездок в Турцию, в отель all inclusive, к чему уже успели привыкнуть, причем не только самые обеспеченные слои, вдруг — бабах, вернулись в забытое прошлое! Люди долго повторяли: а зато стабильность. Да, вот с выборами не очень, но зато у нас стабильность. И так и было! Потому что общество, безусловно, променяло некие свободы демократического свойства на безусловную стабильность — и политическую, и финансовую. Люди действительно стали жить лучше. При такой-то цене на нефть! Была некая уверенность у многих в завтрашнем дне. И вдруг — пропала. Татьяна Фаст, «Открытый город»
|
Журнал
<<Открытый Город>>
Архив журнала "Открытый город" «Открытый Город»
|